«От слов до дела, как от полумер до успеха»
Где-то слышал
Распустившие нюни тучи накрыли октябрьский вечер, нервно дрожащий на ошалевших от революции улицах Питера. В кромешном мраке местами зыркают зловещие отблески костров. Но, кое-где редкие окна ещё, стыдливо прикрываясь бахромой штор, бросают медовый свет не до грабленого уюта на выбоины мостовых, подкараулившие незадачливых пешеходов. В беспризорной столице, уже привыкшей жить в агонии объятий 1917-го. никто не обратит внимания, ни то, что на стук одинокой трости, разлетавшийся потусторонним эхом по безлюдным переулкам, но и на истошные вопли девицы волей случая запоздало возвращающейся домой.
Какой-то господин, презентабельной наружности, в пальто с английским воротником с отстроченными лацканами и в пролетарской кепке, бесстрашно клацает каблуками, рассекая слепой мрак застывшего в страхе неизвестности города. Если бы не безвольно обвисшие под тяжестью накрапывающего дождя широкополые усы и не поблёскивающие, заляпанные этим же дождём, стекляшки пенсне, то всё остальное в его виде выдаёт уверенность. Начиная от твёрдой походки под умеренное размахивание рук, до чуть вздёрнутой в небо головы, выдающей, напряжённый мыслительный процесс, явно зримый в грядущее и не заботившейся окружающей слякотью.
Пройдя почти четверть города мужчина, наконец, вошёл в подъезд, где оттарабанил несколько лестничных пролётов и затрещал звонком. Створку двери в просторную квартиру, не повремени, беспечно не спросив: «Кто там?», открыла такая же средних лет дама в длинной юбке чуть ли не в туфли и светлой кружевной блузе с наглухо застёгнутым воротом. Плотно сжатые губы, даже короткая стрижка, придававшая ещё большую округлость лицу, всё выдавало в ней волю человека непривыкшего уступать.
— Ну, как? – спросила она с порога, чуть отступив вглубь прихожей, давая мужу войти.
— Плохо, — в тон серьёзно ответил он, принявшись снимать пальто.
— Что случилось?
— Они хотят начинать.
— Когда?
— Сейчас.
— А ты, что?
— Ну, как ты не понимаешь! Погубим всё дело.
— Ты думаешь?
— Конечно! Ничего не готово… провалимся! От нас отвернуться… и все труды, всё чему отдано столько сил, лет, всё насмарку! Конечно, люди задавлены, но они были задавлены и десять лет назад, и это не гарантирует, что они поддержат сейчас…
— Ужинать будешь?
— Нет, спасибо, а вот чай с удовольствием.
Они прошли в гостиную. Через несколько минут на круглом обеденном столе, покрытом хлопковой скатертью с цветочной вышивкой, появился чайник и два стакана в ажурных подстаканниках. Мужчина, ещё не пригубив, сразу потянулся к блюдцу, на котором лежало несколько кусочков колотого сахара. Но, взять не успел, порыв осадила жена:
— Так попробуй. Это фамильный, соседка принесла.
— С чего это вдруг принесла? – насторожился мужчина.
— У неё мужа пару недель как убили. Одна с двумя детьми осталась без средств.
— И что?
— Её старший с нашим Сашей дружит. Ну, и дала ей хлеба и ещё кой чего. Вот — отблагодарила. Сказала, костюм мужа продала.
— А убили за что?
— Да, кто знает… Наутро нашли на улице зарезанным. Шапку и часы взяли…, а визитницу нет, так и нашли по карточке – «Адвокат Б… третий этаж направо…»
— А почему не взяли?
— Костяная, наверное, подумали дешёвка…
Мужчина спокойно отпил чай и, устремив взгляд на жену, невозмутимо повторил вопрос.
— Так что ты-то думаешь?
Женщина, немного помолчав, спросила: А Лев, что считает?
— Да, что, что, ничего…, — мужчина явно опять начал заводиться.
— Высказывается, мол, начинать, конечно, надо, но пока не съедутся наши товарищи и, не посоветуемся[1], не должны начинать восстания…, но я-то его знаю. Как до дела, первый и начнёт.
Прозрачная улыбка, скользнув по лицу женщины, скрылась за поднесённым к губам стаканом, растворяясь в глотке чая.
— Ты, говоришь, не готовы,– провалим, а что на местах?
[1] В эти дни собирался 2-й Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов — собрание представителей органов (Советов) народной власти на местах.
— Видишь ли, сведения от разных товарищей, работающих в районах резко разняться. Но, по моим личным наблюдениям, настроение в массе бесшабашное.
— А военбюро[2] настроено выступить? – продолжала допытывать женщина. Супруги знали друг друга не плохо. Эта чета уже зашла на круг второй десятилетки, так что мужчина, удовлетворяя интерес жены, предчувствовал к чему, та клонит. Нервно куря, он, стараясь выглядеть более убедительным, чуть повысил голос, произнося первое слово, даже акцентировал: «Большинство», — а закончив фразу, взял паузу, — «не хотят заострять ситуацию…». После нескольких секунд молчания добавил, — «И только не многие за инициативу».
[2] Военное бюро — орган Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов 1917 г., в дальнейшем преобразованный в военно-революционный комитет, руководивший Октябрьским вооружённым восстанием.
Женщина ещё раз улыбнулась, но на этот раз улыбка скорее смахивала на отблеск света в медном тазе, чем на ласкового солнечного зайчика и, затянувшись папиросой спросила:
— Так, ты что …? Хочешь путь парламентаризма?
— Нет, конечно, но выходить на уличные бои…, сейчас…, мы ещё не достаточно сильны. На сегодня наша задача выиграть социальные битвы, готовясь к Учредительному собранию[3].
[3] Всероссийское учредительное собрание — выборный орган власти, созывавшийся Временным правительством 1917 г., основной функцией которого виделось формирование нового государственного устройства страны.
Голос женщины звучал невозмутимо:
— Ну, что на улицы массы не рвутся, боясь потерять то малое, что хоть имеют, это понятно, — штык её взгляда воткнулся в мужа, — но при этом так же должно быть понятно, что вне борьбы нет выхода из положения…
Мужчина, ободряюще перебил: «Вот, вот… не рвутся…, но и борьба может быть разная. Пока у нас нет организованной военной силы, лишь один трезвон резолюциями, а у наших врагов громадный организационный штаб.
— И это, по твоему, повод к соглашательству – бездействию?
— Почему бездействию? Работать, доносить программу партии…, привлекать на нашу сторону служащих, мелкую буржуазию, наращивать влияние в массах, в Советах. Пойми, безусловно, Учредительное собрание не всеспасенье, но сейчас оно нам на руку, с ним, будем крепнуть.
Кто крепнуть..? – в голосе женщины оскалилась не скрываемая ирония.
— Пойми, ситуация такова, что сегодня за нас не большинство народа в России и то же можно сказать о международном пролетариате. Увы! Это так – и в этом всё дело…, — мужчина ещё, что-то хотел добавить, но, подбирая слова, замялся и жена перехватила:
— Выжидая, только мы будем крепнуть…? Разве ты не видишь опасность пересидеть…, упустить момент…?
Женщина зябко поёжилась. В окно барабанил промозглый дождь, скуля сквозь щели рассохшейся рамы, прищемившим хвост волчком. Мужчина встал, подошёл к окну и, приложив руку к створке почувствовал, как ладонь лизнул холодный ток воздуха. Поплотнее задвинув занавески, подошел к дивану и, стянув с него плед, накинул его на жену: «Хочешь, на кухню пойдём, дрова же у нас есть? Потопим»
— Нет, благодарю, и тут ничего, — кутаясь, ответила жена, — у нас всего три полена осталось».
— Да, чуть не забыл, — голос мужчины зазвучал задорно, — я тремя картофелинами разжился. Возьмешь там, в кармане пальто.
— Хорошо.
— Мужчина не стал возвращаться за стол, а подхватив подстаканник, уселся в кресло и, откинувшись на спинку, делая неспешные глотки, продолжил:
— В том-то и дело, нет момента …, нет в массах того настроения, рвущегося на улицы, которое могли бы увлечь инициаторы выступления и совместными силами снести власть.
— А ты считаешь, что разговорами чего-то добьёмся?
— Если поступим правильно, не будем спешить, то мы укрепим связь между партией и широкими массами и одновременно завоюем авторитет в международном движении. У нас будет перевес в Собрании.
— При чём тут интернационал[4], когда вопрос надо решать здесь и сейчас, в России?
— Ты не видишь горизонта! Никогда не говорили, что русский рабочий класс один собственными силами способен победоносно завершить нынешнюю революцию и что не её задача распространиться за пределы России.
— Ты, уверен, что пока будем выстраивать стратегию будущего, инициативу не перехватят, не опередят. Пойми, всё решиться первым же днём тут в Питере в противном случае задушат силой?
— Именно, чтоб этого не случилось, как можно скорее…, во что бы то ни стало, должен состояться Съезд. Он организационно закрепит растущее влияние нашей партии, и станет центром сплочения всех пролетарских и полупролетарских организаций, укрепляя…
Но эту фразу он не успел закончить, женщина, интонации которой до этого были довольно спокойны, вдруг резко, как топор раскалывающий полено, оборвала:
— Ты разве не видишь, что все эти резолюции уже никого не удовлетворяют, необходимы практические результаты. Митинги, выступления, бюллетени, слова и лозунги – все устали от этого…, нужно дело…
— Согласен, но если поторопиться, можем потерять все достигнутое. Для такого дела у нас сейчас технически ничего не готово.
— Разве по призыву Советов все не высыпят на улицы, а когда будет восстание, тогда будут и технические силы.
Мужчина задумался, как будто сверяясь в мозгу с какой-то виртуальной шпаргалкой, после чего стал вытягивать слова, как жвачку из-за рта:
— Вероятней всего за Советами пойдут…, — тут резина лопнула, и слова снова посыпались, — но возьми мы сейчас инициативу выступления, и, поставь всю игру на карту, потерпим поражение, — мы нанесём жестокий удар международному пролетариату, русской революции и российскому рабочему классу…
Немного помолчав, мужчина продолжил: «В нынешних обстоятельствах риск велик. Видишь ли…»
Но женщина, опять, не дала ему договорить и решительно заявила:
— Либо мы сделаем первый шаг, либо он будет сделан нашими врагами. Отсчёт идёт не на недели, на дни…
— Да, вооружённое столкновение неизбежно, но это отлично от восстания… нам надо готовиться, вопрос решиться организованными силами. Нужно ждать нападения…
— Разруха, люди голодают, озлоблены, всё говорит, что уже началось, уже напали… Ты, разве этого не понимаешь…? Наша задача лишь дать толчок, поддержать момент вооружённой силой.
Мужчина опять задумался, прикидывая что-то, и после паузы убеждённо произнёс:
— Нет, полагаю, что в ближайшие дни мы ни низложить, ни арестовать власть не сможем – нет ни аппарата восстания, ни нужного настроения даже на заводах и в казармах этого нет. Сегодня на повестке стоит только один вопрос, у кого будет лучшая организованная сила.
Произнося последнюю фразу, мужчина допил остатки чая, после чего, приподняв чуть стакан на полу вытянутой руке, обратился к жене:
— А можно горяченького?
Женщина молча встала и ушла на кухню. Комнату заволокла тишина и только как какой-то огонёк, маячащий путнику с опушки в дрёме леса, вдалеке доносилось тиканье часов. Вскоре к ним присоединились долетающие откуда-то звуки чирканья спичек, скрежета качающегося на ручке чайника, потрескивания огня и прочей бытовой шумихи. Мужчина потянулся в кресле.
Целый день в разъездах, на ногах, сидеть доводилось только на том или ином совещании, работая глоткой и, как следствие все эти напряжённые посиделки тоже не снимали напряжения. А тут удобные подушки кресла, тусклое освещение старенького бра, убаюкивающее покачивание штор на волнах посвистывающего сквозняка, разлившийся по телу согревающий чайковский, что ещё нужно, чтоб накатила раслабуха. Мужчина потянулся ещё раз и, вытянув ноги удобно положив ахилу на ахилу, закинул руки за голову. Усталость, почувствовав волю, начала затягивать в бездну. Посиди он так ещё несколько лишних минут, обязательно бы заснул, но шаги жены, появившейся на пороге гостиной, громыхнули вспять бой.
— Вода достаточно вскипела…, с этими словами женщина, усмехнувшись, наполнила стакан мужа кипятком и поставила чайник на стол. Звякнув донышком по жестяной подставке, в унисон последующей фразе: «Все только и ждут призыва и оружия, ибо понимают, что их ждёт безработица, голод, и только инициатива, выступление может что-то изменить…».
На что, мужчина, выпрямившись в кресле, безапелляционно изрёк:
— Для первого удара мы не готовы — назначение восстания есть авантюризм…
Женщина, сев в пол-оборота на стул, так чтобы быть визави, прицельным взглядом пригвоздила:
— Если ЦК[5] примет решение выступать – как будешь? Против пойдёшь?
Не отводя взгляда, от буравившей его жены, мужчина молчал. Застывшую паузу прервали отбившие половину часы. Прошло ещё какое-то время, молча пили чай, наконец, упершись руками в подлокотники, вылезая из кресла, мужчина устало произнёс:
— Ты знаешь, честно не знаю…, ещё не знаю…
На выходе из комнаты, его в спину настиг ещё один камень: «Ильичу подсуропишь?»
От неожиданности, он даже остановился, но оборачиваться не стал, он и так чувствовал пронзительный взгляд жены. Постояв несколько секунд, пожал плечами и прошёл в свой кабинет.
Он сел за письменный стол, медленно собрал в кучу россыпь газет,. положил перед собой стопку листов чистой бумаги, проверил, достаточно ли в чернолице чернил и, взяв перо, начал писать: «…В связи с политической обстановкой…. перед нашей партией встал вопрос: Что дальше… Сроки сошлись теперь так, что если говорить о вооружённом восстании, его приходиться уже прямо назначать, и притом на ближайшие дни…».
Тут он остановился, встал, вышел в коридор, где на тумбочке оставил портфель а, вернувшись, положил рядом с чистой стопкой бумаги не менее увесистую всю испещрённую записями. Взял верхний лист и, пробежал его глазами, взял другой, потом третий. Прервав чтение, он повернул голову вбок, устремив задумчивый взгляд, простреливая окно, пробуривая тучу, куда-то к заволочённым непогодой звёздам. Он так сидел довольно долго, наконец, отвернув взгляд от задрапированных ночью высей, продолжил писать.
«… Учредительное собрание плюс Советы – вот тот комбинированный тип государственных учреждений, к которому мы идём…»
Мысль напряжённо работала. Макая перо в чернила, он продолжал и продолжал.
«…И только одним способом может партия прервать свои успехи, именно тем, что она в нынешних обстоятельствах возьмет на себя инициативу выступления и тем подставит пролетариат под удары……»
Лист за листом выходил из под пера. Он не прекращал писать почти до рассвета, порой, сверяясь с черновиком, что-то вычёркивая: слова, фразы, абзацы, порой импровизируя пришедшими на ум новыми мыслями и доводами:
«…Силы противника больше чем они кажутся… Силы пролетарской партии, разумеется, очень значительны, но решающий вопрос заключается в том, действительно среди рабочих и солдат столицы настроение таково, что они сами видят спасение уже только в уличном бою, рвутся на улицу. Нет. Этого настроения нет…»
Некоторые листы он черкал и переписывал заново, а то и переписанное комкал и кидал в корзину, чтобы вернутся к прежнему варианту. Наконец, он закончил и чистовик, написав последнюю фразу:
«… Против этой губительной политики мы поднимаем голос предостережения».
Поставил точку, немного посидел в раздумье, прочитал ещё раз последний абзац и, обмакнув перо в чернильницу, отступив две строки, как будто кого-то, пропуская вперёд, уверенно подписал – Ю. Каменев.
[4] Международное рабочее движение
[5] Центральный комитет — высший руководящий орган, существовавший на разных этап деятельности коммунистической партии России-СССР.
Ваш комментарий будет первым