(Из цикла зарисовки по ходу / особняк Дерожинской)
Эта вечеринка случилась в конце 1930-х годов в одном из фешенебельных особнячков дореволюционной России. Этот архитектурный шедевр и по сей день украшает один из переулков центра Москвы, олицетворяя собой лучшее, что можно найти не только в городе, стране, но и в мире стиля модерн. Помимо архитектуры и интерьера, этот домик может похвастаться и многими любопытными историями, происходившими под его крышей. Построенный в начале прошлого века классиком от зодчества, без ложной скромности, мирового значения – Федором Шехтелем, первые десятилетия эта была обитель экстравагантных представителей молодой элиты Российской империи, со всем вытекающим шокирующим общественность, как сказали бы сейчас – «духом либерализма».
Уже тогда в нём многое любопытное приключалось, о чем можно было бы поведать. В те времена этот переулок назывался Штатным, но после того, как эпоха переменилась и к власти пришли большевики, то и переулок переименовали в Кропоткинский, а домик, как и все прочее, прибрали к рукам народа. Тогда же перестали по его паркету цокать дамские каблучки и лакированные штиблеты кавалеров, а стали мызгали сапоги сменяющих друг друга представителей различных то общественных, то советских организаций.
Так пролетело его первое десятилетие советской власти, в сутолоке которого эта вилла походила по рукам разных хозяев. Этого хватило, чтоб истрепались не только полы и обшарпалась обстановка, но и опаршивела облицовочка этого палаццо, потерявшего часть своего шарма русского art nouveau[1]. В конце концов, здание отдали под нужды представительства Китайской Республики в СССР, которое задержалось в нём до конца 1950-х, а домику вернулся былой уход и забота дворни. Именно к той поре, когда особняк, вошедший в историю, как миллионщицы Дерожинской и китайцы обживали его уже как десять лет и относится этот рассказ.
Иван Трофимович проснулся, повернул голову к, спящей жене и, полежав минуту другую, сел на кровать. Комната тонула в тиши предрассветного сумрака. Иван просыпался сранья, по другому у него щас не выходило. Прошло уже больше месяца, как он вернулся из Китая и, хотя стрелки своих карманных Patek Philippe[2] он и перевёл, но вот в голове ещё ни как не перещёлкивало. Ни как он не мог переключиться на новый ритм и распорядок жизни.
Давали о себе знать года, проведённые в далёкой загранкомандировке с каждодневной напряжённой работой в калейдоскопе событий. А тут дома, в Москве, всё как обнулилось. Все задачи, требующие неотлагательного участия остались где-то там, за тысячи километров, а тут лишь писанина отчётов. Иван этот здоровый сорокалетний детина, в котором кипела кровь, вожделея деятельности, а сердце пламенело пролетарским энтузиазмом, зудел жаждой быть нужным. Он готов был пахать на любой ниве, лишь бы с плеч долой, этот придавивший каждодневность мешок размеренной бездеятельности.
Он встал. Засунув ноги в тапочки и накинув на плечи халат, аккуратно ступая, чтоб не скрипели половицы и ни кого не разбудить, начал пробираться на кухню. Паркет безмолвно пружинил, он прошёл мимо кроватки, в которой сопела их малютка. Нина, жена, миниатюрная дамочка, не лишённая изящества, чутьем матери сквозь сон, приподняв голову проводила взглядом крадущегося мужа и, убедившись, что ребенок не проснулся, плюхнулась обратно в подушку. Иван, не переставая красться, миновал прихожую. Из соседней комнаты было слышно похрапывание соседа, и будить его тоже было всем дороже. Они жили в коммунальной квартире, правда ему, как ответственному работнику, выдали в ней две комнаты из трёх. В одной комнате сейчас жили они с женой, в другой тёща.
Добравшись до кухни, Иван тихонько закрыл за собой дверь и, распахнув, насколько позволяли петли форточку, начал неторопливо раскочегаривать трубку. В голове роились мысли, перебирая варианты, чем бы занять сегодняшний день. Их с Ниной только к пяти вечера ждали в усадьбе номер 13 по Кропоткинскому переулку, в китайском посольстве, в том самом доме госпожи Дерожинской, где теперь устраивал приём председатель китайского парламента, в ознаменование своего визита в страну Советов.
Впереди у Ивана был целый день, и его надо было чем-то занять. Надо было что-то придумать, не сидеть же опять, читая газеты. Он и так уже за время, проведенное на родине, успел перечитать всю подшивку, подобранную тёщей за время его отсутствия. Он сидел, уставившись в окно балкона, за которым бледнела синева утра, и попыхивал табачком, привезённым из Поднебесной. Перебрав в уме всё, чему можно было посвятить день, до «выхода в свет», он тяжко вздохнул и так же тихо как пришел на кухню, покрался в кабинет.
Уже несколько дней Иван Трофимович вынашивал мысль написать докладную записку в ЦК[3]. Докуривая он, наконец, решился. Засядет прямо сейчас. Хорошо бы успеть, перед тем как идти на приём, устроенный Сунь Фо[4] развернуть на бумаге хотя бы план будущего документа. Дойдя до середины коридора, Иван замялся. Зайти чтоль сперва в комнату, где спала жена с ребенком, и натянуть брюки и френч или прям так.
Постояв секунду, он пошёл прямиком в кабинет. Хотя эту комнату, кабинетом назвать можно было только с натяжкой. Суконный конторский стол с парой ящиков, три стула, да полупустой двустворчатый книжный шкаф, к которому притиснулся кожаный диван со спящей на нем тёщей. Вот и всё что составляло интерьер кабинета полномочного представителя СССР в Китайской республике. Подойдя к столу, Иван, стараясь не шуметь, вытащил из ящика несколько листков, чернильницу, и, закрутил в руке железное перо, погружаясь в размышления.
Пару слов экскурса. Не надо тут путать ту Китайскую Республику с нынешней – Народной. В те времена, о которых у нас идёт речь, на китайских просторах вовсю цвела благословенная буржуазия, а социализм надрывно строили, как раз тут у нас от Хмельницка до Владивостока. Но и не вздумайте завидовать тем китайцам, завидовать им тогда было не чему[5].
Во-первых, заклятый сосед – Япония, вынашивая мечты о пантихоокеанском господстве, в ногу с фашистской Германией, маршировавшей по Европе, пыталась урвать свой кусок в Восточной Азии. Самураи огненной катаной[6] выкашивали китайцев, захватывая одну за другой их провинции. Во вторых, безнадежность ситуация заключалась ещё в том, что в те времена в Поднебесной почти отсутствовала промышленность, способная хоть что-то противопоставить высокотехнологичным врагам.
И Чан Кайши[7] приходилось крутиться на мировой арене меж состоятельных государств, урывая себе, хоть что-то, хоть где-то, что бы хоть как-то, хоть сколько-то продержаться. Советский Союз насколько позволял ему его технический и военный потенциал и чтоб не очень раздражать троицу великих держав, помогал, тогда ещё своему младшему брату. Ну, а в подобных делах, как заведено, по поговорке: пригреешь соседа, а потом ещё и выслушивай от него претензии — чё женой не делишься. Именно эти соображения, как и чем и насколько помогать китайцам Иван Трофимович и хотел изложить на бумаге для представления в высочайшие очи.
За корпением над бумагой незаметно пролетел день. Нина подошла к мужу, так и не вставшему с утра из-за письменного стола. Перед Иваном были разбросаны испещрённые чернилами листы. Некоторые абзацы были перечёркнуты, некоторые выделены красным периметром карандаша.
— Во сколько машина придёт? – спросила она.
— Да, я не вызвал. Доберёмся сами. Хочу пройтись, проветрится.
Они вышли из дому, и пошли по бульвару в сторону метро. Апрель в тот год не баловал столицу теплом. Она в драповом пальто с фигурно-отрезными бочками, меховой воротник и манжеты, а платье густого индиго еле-еле касается туфель. Он в длинном кожаном пальто, воротник поднят, шарф аккуратно прикрыл бабочку.— Жалко, что ты машину не вызвал… я на этих каблуках не дойду, — проканючила Нина.
— Да, ладно потерпи, на обратном что-нибудь придумаю, — он взял ладонь жены, держащуюся за его локоть, в руку и открыл перед ней дверь вестибюля метро.
И метро им «сверкнув перилами дубовыми… От Сокольников до Парка на метро» домчало быстро.
Они вышли из подземки. Прошли пару улок. Вот показался за витиеватыми узорами ограды палисадника особняк некогда Дерожинской, а теперь китайского посольства. Торчат ещё лысые кустарники с тока-тока начинающими вылупляться листочками, а выше зеленеют шевелюры вытянувшихся елей. Чета Луганецев подошла к парапету подъезда, где их встретил улыбающийся швейцар-китайчик оттягивающий дубовую дверь. Вошли. Навстречу советским друзьям спустился в холл лично Сунь Фо, выказывая своё расположение. Иван, горячим рукопожатием приветствуя коллегу, не перестаёт гадать, кого он увидит в залах, кому принадлежат те машинки с буковками «ДК»[8] на номерах, которые он заметил, торчащими задами из-за угла дома. Кого ещё этот прогрессивный китаец пригласил на раут.
Коридор, моренного дуба, музыка в гостиной. В просторном зале под сводчатым потолком, подсвеченным гроздями люстр, в креслах сидят несколько господ и дам. Сунь Фо, представляя их Луганцу, рассказывает, мол, с этим учился в одном из вузов в Штатах, а с тем играл в теннис в Европе, ну даже если не с ним лично, то обязательно с одним из общих знакомых. Собравшееся общество веяло Ивану воспоминаниями о похожих посиделках в Шанхае и Гонконге. Комфорт, напускная непринужденность, болтовня. Разговор касается актуальных газетных передовиц, вопросов войны и мира, порой даже заходит чуть дальше. С этими же темами общество переезжает в столовую, за укладистый стол.
А после застолья, опять зал гостиной, но в этот раз превратиышийся в сцену, на которой танцуют девушки с длинными рукавами, паруся руками над головами присутствующих. Все гости сидят в партере, непринуждённо откинувшись в кресла и диваны, окружённые парящими вокруг них девицами восточного ревю, и заворожено погружаются в медитацию.
Сунь Фо и Луганец друг напротив друга. Круглое лицо китайца плывёт в улыбке, из-под той же формы очков, поблёскивает его взгляд, с аппетитом следящий за грацией розовых прелестниц. Во время такого раслабона, когда ещё и заходит десерт, любой прожжённый профессионал не упустит случая попытать счастье в разговорах по душам.
Стоило только под стихающую музыку, танцовщицам начать покидать комнату, как председатель китайского парламента обратился к нашему Полпреду, — Назрела необходимость для Китая и Советского Союза ещё на шаг дальше укрепить дружбу.
Иван отозвался, — Советский Союз готов оказывать активную экономическую помощь и заключить более широкий торговый договор…
Ещё до отлёта в Москву, Луганец ознакомился с посланиями Чжан Кайши Сталину. Он так себе и не ответил, действительно ли правитель Поднебесной надеялись втянуть СССР в войну с Японией или действовал по принципу, проси гору, чтоб получить горсть.
— Господин Луганец, — продолжал наседать Сунь Фо, — а вы не считаете, что последователи Ленина и Сунь Ятсена[9] должны сейчас совместно создать силу для реконструкции мирового порядка, тут вопрос больше чем экономический, скорее договор о дружбе.
— Господину президенту не стоит сомневаться, — Луганец, обведя взглядом всех присутствующих, остановился на поверенном Чан Кайши, — советский народ готов сделать всё что нужно, чтобы помочь своим друзьям.
В глазах Сунь Фо блеснула хитринка, — уверен, что Чжан Кайши это оценил, если бы Вы перестали оказывать помощь армиям коммунистов, и передавали бы нам больше оружия и самолётов.
В это время в комнату вошло несколько слуг. За считанные минуты появились столики, на которых душисто разливали чай в окружении разноцветных китайских сладостей.
— Мы готовы рассмотреть любое ваше пожелание, — механически ответил Луганец, следя за копошащейся прислугой.
Постепенно к разговору стали присоединяться и другие гости. Время мелькнуло быстрее танца красоток. Около одиннадцати гости стали расходиться. Вежливый китайский царедворец, который не упустил отметить Нинин наряд, предложил Луганцам посольскую машину, отвезти их домой. Иван, вспомнив стенания супруги по дороге искренне благодаря согласился.
На следующий день Иван с утра засел за свое писание и только глубоко после обеда, отложил перо и, сменив халат на костюм, вышел на улицу. До Наркомата было минут двадцать неспешного шага, и он решил прогуляться. Он шёл писать отчёт о вчерашнем мероприятии, о посещении посольства, о том с кем и о чем общался. Дойдя до Кузнецкого моста, Иван друг увидел, как из подъезда, где был 4-й отдел[10], спешно выскочил мужчина, и не просто мужчина, а китаец и как показалось Ивану один из тех, кто вчера прислуживал на вечеринке.
[1] (фр. новое искусство, или moderne) явление художественной международной жизни рубежа XIX—XX веков
[2] Швейцарская фирма, начиная с середины 19 века, производит элитные часы
[3] Центральный Комитет — высший партийный орган, управлявший страной
[4] Государственный деятель Китая, занимавший разные высшие должности. На тот момент возглавлял парламент
[5] Хотя сейчас тоже под вопросом…
[6] Традиционный японский меч
[7] Президент, в те годы руководитель Китая
[8] Дипломатические знаки авто довоенного периода
[9] Революционер и основатель и первый Президент Китайской Республики
[10] Структурное подразделение НКВД, занимающееся антишпионской деятельностью
Ваш комментарий будет первым