началась Великая Отечественная война
Спали родители, спали их дети, когда начинали Киев бомбить
Я помню этот день. Этот теплый воскресный день. Мы с братом Колей шли к тете Нади. Наши родители уехали на пароходе по Волге до Астрахани. Они были медработниками. Папа год назад закончил медицинский в Москве. Мама была Ленинградкой. И жили мы тогда в Ленинграде. И брат, который не пережил войны, старше меня на 12 лет, вел меня 10 летнюю девчонку за руку. И я помню, как было светло и как держалась за его руку. Вдруг какой-то визг разорвал город. Я ни чего не поняла. Что это вдруг произошло. Бегущие в разные стороны люди. Меня кто-то толкнул, я упала.
Я оказалась совершенно одна лежать на тротуаре. Брат схватил меня и чуть ли не волоком потащил в какой-то подъезд. Мы спрятались под лестницей. Помню еще шум налетевших самолетов, взрывы крики. Мой Ленинград. Тогда я ничего не понимала, и в тот день мне не было страшно. Страшно стало потом. Потом, когда папа и мама, которых сняли с теплохода, обнимали меня. Страшно было, потому что я уже чувствовала, что что-то произошло непоправимое. Дальше детства у меня не было.
Софья Вартина
В то воскресенье вся наша семья была дома. Нас малышей родители отправили гулять во двор. В наш зеленый полный друзей и разных игр двор. Играли в лапту, в классики, в прятки и, …в войну. Мы гуляли сами во дворе иногда убегая в соседний к друзьям. Тогда родители не волновались, где гуляют их дети, они спокойно отпускали их из дома. Это был солнечный летний жаркий день. Во всех квартирах были открыты окна. Доносились смех, музыка, разговоры, звуки радио, и вдруг кто-то так пронзительно закричал: «Тихо». Все замерли и услышали из этих окон голос Молотова. Буквально через пару минут стали доносится переклички родителей, зовущих своих детей. Я мало что понимал. Я мчался на голос отца в нашу огромную коммунальную квартиру №7. Я вбежал в комнату, крича: «Ура! Война! Война!» Суровый вид отца и полученная затрещина, сбили мой настрой. Я понял, что произошло, что-то и мое веселье ни кому не нужно. Буквально на следующую неделю все изменилось. Появились глухие синие шторы, окна пересекли бумажные кресты, чтобы стекла не вылетали при бомбежке.
Вои сирен по ночам, налеты. Нас полусонных тащили то в подвал, то в метро. Укладывали на подстилки и рассказывали сказки, чтобы успокоить и заглушить страх, который поселился в нас. Прошло еще пару месяцев и я, как любой мальчишка тех лет, мог по гудению самолетов определить свой он или чужой, по свисту куда упадет бомба, какая она зажигательная или фугасная. Это стало нашей жизнью.
Сергей Криков
Мы жили в Москве, в центре, около Кремля. Очень хорошо помню, что летом и осенью 1941 г. бомбили часто, практически каждую ночь. Даже бывали нахальные дневные налеты. Помню как был разбит дом около Устьинского моста, два дома на улице Осипенко, красивый стеклянный рынок на площади Павелецкого вокзала, помню как попала бомба около Покровского бульвара и в доме по соседству выбило все окна, как разворотило дом в Козловском переулке. Немцы целились в Кремль. Шёпотом говорили, что несколько бомб попали в него. Помню как на старой площади стояло полуразрушенное здание. Уже потом, взрослым узнал, что это было здание ЦК партии и часовой, стоявший на страже, не убежал во время бомбежки, а так и остался на своем посту, где и погиб. Тогда же повзрослев и став работать в электроэнергетике узнал, почему бомбили Устьинский мост. Дело в том, что стратегическим объектом была ГЭС №1, находящаяся на Раушской набережной, напротив кремля. Чтобы ее не опознали с воздуха, трубы были демонтированы и заменены на большие вентиляторы. А баржа на которую поместили трубы плавала около моста, для дезориентации противника.
Тогда же в свои 4 года, я ничего не понимал. Но все, все запомнил. И как на станции метро «Маяковская» стояли деревянные кровати «крест-накрест», покрытые брезентом, как мы не успевшие добежать до метро с толпой женщин и детей прятались под аркой какого-то дома, как появилась печка-буржуйка в нашей крохотной комнате и черная тарелка – источник информации, который не разрешалось выключать даже ночью.
Андрей ЕфировХорошо помню день начала войны. В июне 1941 г. мама меня отправила из Москвы к своим родителям. В маленький городок Идрица в 30 километрах от Латвийской границы. В тот день я шла в библиотеку. Отдать книгу. Вдруг по радио услышала голос Молотова, который говорил, что на нашу Родину вероломно напала Германия. Стало очень страшно. Я побежала. Война приблизилась как то стремительно. Грохот пушек, дребезжание стекол. Соседи вырыли убежище под высоким берегом реки. Они разрешали и нам там прятаться. Потом бабушка отвела меня на вокзал. Дала узелок с едой и упросила какую-то молодую женщину с ребенком довести до Москвы. Мне в карман она положила бумагу с написанным моим адресом. Долго, долго рассказывала мне как надо от вокзала добираться до дому. Было страшно ехать. Нас бомбили, мы убегали в поле или в лес. Мы сутками стояли в непонятных местах. В Москве я оказалась только в конце лета. Я ее не узнала. Это был угрюмый, сжавшийся как пружина, серый, с крестами на окнах, с гондолами аэростатов в небе залитый невидимым горем город.
Помню еще как мама нас троих, с братом и сестрой, привела в садик на Ленинградском шоссе, возле Академии ВВС им. Жуковского (бывший петровский замок). Появился папа, мы посидели, он меня обнял и поднял. Больше я его не видела.
Вера Казмерова
22 июня 1941 года вся страна единым порывом бросилась на защиту своей Родины. Не только в Москве и Ленинграде стали формироваться дивизии народного ополчения. Около миллиона человек, не призывного возраста, не годные к военной службе, по собственной воле, по зову сердца, встали в ряды Красной армии. Только Москва дала летом 1941 г. 12 девизий народного ополчения (около 120 тысяч человек), 25 истребительных батальонов (18 тысяч), отдельная мотострелковая бригада особого назначения (ОМСБОН, 10,5 тысяч),25 батальонов ПВО. Во всех районах Подмосковья секретарям партийных организаций было поручено сформировать и возглавить подпольные окружные отряды. Стали подбираться конспиративные квартиры, явки, связные, намечаться места дислокаций и делаться все, что сопутствует этой партизанской работе.
С первого дня войны всю страну сплотило чувство непримиримого горя. Все жили только ради победы. В любое время в июне или в октябре, когда враг дышал в окна москвичей, все жили одной верой. Верой в Победу. Можно привести тысячи выдержек из писем бойцов своим родным. Я хочу процитировать только одно. Письмо ополченца Николая Григорьевича Чепурко, бойца 6 дивизии народного ополчения:
«В общем, жди открыток из Берлина, который должен стать в ближайшее время советским. Думаю, что мы ополченцы – и я в том числе будем играть в этом деле не последнюю роль».
Он не вернулся домой. От него осталась только несколько треугольных листочков, которые он успел написать до октября 1941 года.
Ваш комментарий будет первым